После первого курса геолфака МГУ студентов везут в Крым.

С утра, пока не жарко, преподаватели показывают детям пещеры, каньоны, карьеры и горы, а те старательно зарисовывают уведенное в полевые дневники. К обеду всех везут обратно в лагерь и кормят в столовой. Вечером все собираются в камералках и делятся впечатлениями. Дух геологии как он есть.

После второго курса студентов-геологов везут в Крым опять, но уже за другим.

Вторая крымская практика длится вдвое дольше, а студентов там не возят на экскурсии, а гоняют по горам картировать местность. Жара под 40°C, во рту сухо. В спину через рюкзак упираются острые грани горных пород. На ногах тонкие красные полоски запёкшейся крови. Постоянное чувство, что кто-то ползает под одеждой. На губах сухая пыль мергелей.

Отбой в час, подъём в 6:30. Опоздал на линейку – получил наряд. Непосредственно перед построением включали «Имперский марш» в электронной обработке. До сих пор ноги в пляс, как его слышу. В глазах песок. В голове гул. Девочки ноют. Мальчики ругаются.

Обычно маршруты заканчивались в три-четыре часа дня. Первокурсников привозили немного раньше. Техническая вода для лагеря нагревалась сама собой, в больших чёрных баках, поэтому тёплый душ обламывался только салагам. К концу практики из двухсот человек не оставалось ни одного, кто ни разу бы за полтора месяца не простудился.

В Крыму мне казалось, что я никогда не уставал за месяц сильнее. Но потом я провёл свой первый настоящий полевой сезон, и взгляды на слово «устал» пришлось пересмотреть.

Задача во время литохимического маршрута простая – пройти четыре километра по прямой, останавливаясь через каждые 50 метров, чтобы отобрать пробу. Проба – это либо песок, либо глина. Копаешь ямку глубиной сантиметров 30, черпаешь оттуда землю, кладёшь в мешочек, бросаешь этикетку с GPS-координатами и идёшь себе дальше.

Оказалось, что это бывает охренеть как тяжело сделать.

Летом жарко не только в Крыму. На Чукотке часто набирается тридцатник. А в накомарнике, знаете ли, душновато. Лучше крымские сорок, чем чукотские тридцать.

На ноги намотаны парчовые портянки и надеты резиновые болотные сапоги – в Крыму были кроссовки.

На теле плотная брезентовая роба – в Крыму были футболка и шорты.

Под ногами мох, который пружинит как поролон – в Крыму были тропинки.

Рюкзак забит мокрыми мешками с землёй – в Крыму был десяток обломков сравнительно лёгких пород.

Вся спина, плечи и задница искусаны комарами – в Крыму меня ни разу не кусали клещи.

Да в Крыму был рай.

За первые маршруты я собрал все виды косяков, которые только могут приключится в поле с городским дурачком вроде меня.

В первый же день я потерял бутылку с водой.

Пройти маршрут без воды – очень тяжело. Ручьи были не везде, и далеко не из каждого можно было пить. Минерализация из-за летней оттайки слабая, поэтому напиться даже нормальной водой было проблематично. Когда я наконец дополз до лагеря, я почувствовал себя счастливей чем когда-либо. Распластался на раскладушке, напился тёплой безвкусной воды и разглядывал швы на брезенте палатки. Мне было плевать на комаров, на грязь, на камешки в сапогах. Меня вынули из моего тела, вытряхнули и сунули обратно.

В следующий маршрут я не взял средство от комаров. Лучше бы я просто умер во сне.

День был особенно жаркий, а маршрут шёл через болота. Идти в накомарнике в такую погоду – настоящая пытка. Я доходил до точки, расстёгивал накомарник, мотал мордой во все стороны и пытался выудить между кочками хотя бы немного глины без органики. Ладони зудели, за ушами раздавался омерзительный писк. На нос, лоб, губы – всюду садились комары, которых я тщетно пытался сдуть, стряхнуть, как-нибудь сковырнуть. Чтобы отобрать 80 своих проб, я потратил 8 часов. Восемь. Долгих. Часов.

В каждый маршрут мы брали лопату и молоток. Два прекрасных инструмента. В третий заход один из них я сломал, а другой потерял. Час искать в кустах небольшой металлический предмет и выкапывать глину только полотном лопаты совершенно не тянуло, но деваться было некуда. Маршрут при этом хотелось пройти как можно быстрее: в середине июля к комарам добавились ещё и оводы. Эти ребята редко кусают, но доканывают гениально.

В пятый или шестой маршрут я взял недостаточное количество мешочков для проб. К концу рабочего дня у меня осталось критически мало полостей, которые я не заполнил бы песком.

Я забывал этикетки, падал в реки, нечаянно бил себя лопатой в колено, по ошибке жрал волчью ягоду.

Развлекался. Всячески.

Когда проводишь по несколько часов в полном одиночестве, мышление меняется. Ты сам себе и радиоведущий, и радиослушатель. Священник и исповедующийся. Лирический герой и его автор. И, конечно, у тебя слегка трогается крыша.

Я вёл воображаемые диалоги с медведями. Представлял гипотетическую ситуацию: вот он на меня выходит и говорит, что из-за нас, людей, нарушается экология, и именно поэтому он меня сейчас сожрёт. Что бы я попытался ему затереть? Как бы строил доказательную базу, подбирал аргументы? В этот момент у меня обычно вываливались батарейки из GPS-приёмника, залетал комар в нос, случалась какая-нибудь другая херня, и я уже никого ни чём не хотел убеждать. Пускай жрёт, скотина.

Затем тяжелый вздох, я вставляю батарейки обратно, выковыриваю комара, и мысли мои уже катятся к тому, что увижу в титрах перед смертью. К тому, что будет в некрологе.

Я понимал, что ничего особенного в моём некрологе, скорее всего, не напишут. Ни сейчас, ни через 30 лет, ни когда там будет пора. Но печалило это не сильно: разве смысл жизни в том, что о ней скажут другие люди, когда она закончится?

Затем глубокие мысли обрывались на моменте, когда приходила пора искать вездеход.

Идти 7 километров по болотам долго и утомительно. На дальние расстояния геологов забрасывали на вездеходе. Забирали на нём же.

Наш вездеход был зелёный. На мху видно средненько. Если я как-то не так договоривался о том, где меня забирать, в конце маршрута меня ждал дополнительный бонус: пробежка с 30 кг по округе. Встретить его наконец после такого моциона – всё равно что увидеть своего ангела-хранителя. Разумеется, со мной это случалось регулярно.

Так прошёл первый месяц моего первого полевого сезона.