Когда проводишь по несколько часов в полном одиночестве, мышление меняется. Ты сам себе и радиоведущий, и радиослушатель. Священник и исповедующийся. Лирический герой и его автор. И, конечно, у тебя слегка трогается крыша.
Я вёл воображаемые диалоги с медведями. Представлял гипотетическую ситуацию: вот он на меня выходит и говорит, что из-за нас, людей, нарушается экология, и именно поэтому он меня сейчас сожрёт. Что бы я попытался ему затереть? Как бы строил доказательную базу, подбирал аргументы? В этот момент у меня обычно вываливались батарейки из GPS-приёмника, залетал комар в нос, случалась какая-нибудь другая херня, и я уже никого ни чём не хотел убеждать. Пускай жрёт, скотина.
Затем тяжелый вздох, я вставляю батарейки обратно, выковыриваю комара, и мысли мои уже катятся к тому, что увижу в титрах перед смертью. К тому, что будет в некрологе.
Я понимал, что ничего особенного в моём некрологе, скорее всего, не напишут. Ни сейчас, ни через 30 лет, ни когда там будет пора. Но печалило это не сильно: разве смысл жизни в том, что о ней скажут другие люди, когда она закончится?
Затем глубокие мысли обрывались на моменте, когда приходила пора искать вездеход.