Отобрал пробу и пошёл к следующей точке.

Наклонился за следующей и вижу – оса сидит. Спит, может? Август уже, холодно.

Тут она меня увидела, и жало такое из задницы ооооооп. И на меня летит.

Я человек такой: на медведя с топором в руках поорать могу, а ос ненавижу с детства. Отшатнулся и полетел кубарем по склону. Приземлился на спину, разбил локоть, на ремне лопнула железная бляха.

Вот так: ни медведи, ни скалы меня не берут, а хренова пчела вполне могла и шею свернуть.

Тот же день.

Бросил пробы на ручье и написал на них «ЖДИТЕ». Я знал, что мимо них пройдёт студент с соседнего профиля и, в случае чего, после моего кульбита поможет мне донести их до лагеря.

За час-другой я расходился и даже закончил работу раньше него. Когда я вернулся к пробам, он как раз завершал свой профиль. Ждать было холодно, я надел тёплый коричневый охотничий свитер.

Смотрю: студент куда-то не туда чешет, да так быстро. Может, то не студент, олень? Ну, в каком-то смысле, оказалось, что да. Я за ним, он от меня. И ускоряет шаг. Оказалось, пока я ему не крикнул, тот был уверен, что за ним идёт медведь.

Ну, с кем не бывает. Со мной вот было. В 2013-м. Ох, Валя-Валя, был бы тогда у меня с собой карабин, точно тебя стрельнул бы.

На хрен Водоразделку.

Мы переехали на другой участок.

Директор компании компании к тому моменту уже успел закончить дела в Москве. Прилетел, посмотрел, что у меня всё норм, и оставил отряд на мне.

Наша группа, которой мы заезжали месяца назад, вновь воссоединилась, чтобы всей толпой переместиться на треть Чукотки южнее. Дальше они с директором уехали в своём направлении, а мы – в своём.

По пути встретили стоянку чукчей.

Нынче чукчи чаще селятся в палатках, поголовья их стад размером голов так на 300, они носят очки и ездят на тракторах. Но главное – они перестали звать геологов на чай.

Вообще непонятно, хорошо это или плохо, потому что в чай они любят добавлять сливочное масло. А иногда и олений жир.

Отказываться невежливо, пить – невыносимо.

Ещё по пути нам встретились канадцы, и их угощение нам понравилось несколько сильнее.

Денег и возможностей у них было гораздо больше, чем у нас, поэтому еда у них была поразнообразней: молоко, свежие фрукты, шоколад, хлеб. При этом канадцев было четверо, а провизии завезли на 14 человек. Когда работа была закончена, еду они оставили – с собой её вывозить им было регламенту не положено. Мы, естественно, не могли оставить её медведям.

Забрасывали канадцев вертолётом, и добраться к ним можно было только пешком. Пока мы отрабатывали маленькие массивчики, наш вездеходчик подъехал, на сколько смог, и унёс, сколько смог унести. Но мы всё равно ликовали. Студент, который перепутал меня с медведем, решил, что сошёл с ума, когда вернулся с маршрута, а на кухне вездеходчик стоит, яичницу жарит.

Он сходил туда ещё пару раз, но всё унести всё равно не смог. Еда там так и оставалась лежать.

Ледниковая площадь, на которую мы переехали, представляла собой несколько гранитных массивов. Один крупный и два помельче. Крупный с одной стороны выполаживался, а с другой заканчивался ледниковым цирком. Место называлось Волчья падь, и профили нам канадцы нарисовали прямо в неё.

Скала уходила обрывом вниз метров на 80, от неё то тут, то там отваливались куски, и было не совсем понятно, как возвращаться обратно. Погода там была примерно такая же, как и на Водоразделке.

Небо серое, вода серое, скалы серые. Серой становится даже кровь, отчаянно сочащаяся по сжавшимся от холода и усилия жилам

Когда маленькие горы были поискованы, пришла пора больших горок.

К середине сезона меня иногда уже осеняло, что я лезу за премией Дарвина, а вовсе не за пробой. Наверное, это опыт. Когда я дошёл до скалы на краю участка, я не стал с неё спускаться и пошёл к соседним профилям, чтобы снять с маршрута геолога, имевшего разряд по скалолазанию.

Двое других геологов догадались не лезть туда самостоятельно. Третий спустился, но быстро вылез обратно. Но нашёлся и тот, кто дошёл последние 100 метров профиля и отобрал пробу, из-за которой его маршрут вместо 6-7 часов продлился 3 дня.

Он спустился со скалы, и когда увидел, что погода портится, решил обратно не лезть. Вместо этого он пошёл за канадскими яблочками. Он смутно помнил, что они лежат где-то у озера.

Проблема оказалась в том, что это было другое озеро. Всё это время у него работал навигатор, была карта, но он всё равно перепутал запад с востоком. Вернулся на следующий день сам – залез по той же скале посуху.

Седых волос у меня за те дни поприбавилось, и не то, чтобы у меня их было мало для 27 лет. Впрочем, пока мы его искали, я ходил и думал: скорее бы это всё кончилось и стало очередной полевой байкой.

Ну оно в итоге и стало. Хороший у меня выдавался дебют был в качестве начальника.

Парниша неделю не ходил в маршруты и приходил в себя. Спасибо, что живой, но это был минус один исполнитель. Пришлось ускориться и работать без выходных.

К тому моменту я даже стал получать какое-то извращённое удовлетворение от того, что куда-то залезаю наверх. Наверное, это как с острым перцем: эндорфины заглушают боль, и поэтому вызывают привыкание.

В прежние сезоны я работал на площадях, рядом с которыми всегда кто-то был. Либо старатели, либо буровики - кто-то. Мне нравилась мысль, что я тут первый. Ну или хотя бы первый после канадцев.

– Пластмассовая бочка!

В самом деле, что-то белело в стороне.

Белая пластиковая бочка на новой стоянке тоже была, скорее всего, канадская.

– Может, там есть чего? А, может, и дрова где-то рядом?

Это был сортир. Пол-бочки обрезали, яму выкопали, на доски поставили (вот тебе и дрова), вуаля. Разочарованию нашему не было предела.

Мы-то рассчитывали на яблочки. Канадцы нас обошли и тут.

В России мало профессий, которые действительно уважают.

Когда я вижу, как на нас смотрят, как к нам относятся на рудниках, я понимаю, что мне повезло выбрать ту самую, что попадает в их ограниченное число.

Кто-то говорит прямо: «вы крутые ребята», кто-то одобрительно улыбается, кто-то тут же подсовывает свежий хлеб, овощи и покровительственно хлопает по плечу.

На самом деле, такое отношение мне кажется не совсем справедливым. Я видел самых разных людей, которые справлялись с тем, чтобы жить два месяца в палатке. Это не так уж и сложно, прям скажем. К горам тоже может привыкнуть любой здоровый мужик. И даже не мужик.

Но всё же, чертовски приятно, когда твою работу так ценят.

После 6-го сезона со всеми его приколами, текущая версия того, на кой чёрт мне всё это надо, сведённая к одному лишь только слову, звучала так: «чреслоугодие».

Да, в поля мы ездим повыпендриваться.

Но удаётся нам это, всё-таки, с особым шиком.

Странно вообще это. Вроде и дни до возвращения домой считаешь. А спроси прямо там: ну что, домой-то поехали? Нагулялся?

Отвечу «нет». «Не нагулялся».

А спроси в конце сезона: «Клёво было? Может, ещё месяцок?».

Отвечу «Нет».

Пора домой.