В 19-м году я впервые изменил Чукотке и провёл свой первый полевой сезон на Алтае. Многое показалось мне тогда непривычным.

Сезон длился не 2,5 месяца, а почти 4. Из этих четырёх месяцев почти месяц я провёл в городе. А когда был в полях, то сидел вечерами в Телеге и Твиттере. У нас был спутниковый интернет, с некоторых сопок можно было даже эсэмэску отправить.

Условия работы тоже отличались. Практически не было сильных ветров. Практически не было медведей. Практически с любого лагеря можно было за пару часов добраться до ближайшего поселья. Практически не нужны были печки. Если б мы не торчали там весь сентябрь, легко без них обошлись бы.

Когда отец встречал меня после первых полей на Чукотке, мы заезжали на ближайший арбузный развал. Не было большего кайфа, чем воткнуть в нож в хрустящий, звенящий от каждого прикосновения плод, только-только сойдя с рейса Магадан-Москва. На Алтае арбузы входили в наш будничный рацион. А в перерывах между участками был грейпфрутовый Хугарден в риддерских кафешках. Даже в Москве я питаюсь аскетичней.

При этом Алтай-19 – главный претендент на звание самого утомительного полевого сезона в моей жизни. Чумовой рельеф в сочетании с нулевой проходимостью и вечными проблемами с транспортом вытянул из меня за несколько месяцев, не знаю, килограммов 20?

Вместо медведей нас донимали те, кого я ненавижу в сто раз сильнее: шершни и осы. На руках виднелись ожоги от ядовитых трав и царапины от колючих кустов. После маршрутов мы искали и иногда находили клещей на спинах друг друга. Когда мы лезли за пробой под какой-нибудь куст, то били по камням лопатой, чтобы распугать змей.

Как вы понимаете, я с большим удовольствием поехал сюда вновь. Но в этом году всё гораздо сильнее походило на Чукотку. Кроме арбузов, разве что.

За Алтай-19 из всего отряда медведя видели только двое: я и мой друг-напарник Данил.

За этот год мы с Данилом видели их только в маршруте 6 раз. Обычно я их вижу с вездехода или с лагеря, метров за 200. В этот раз самое дальнее, что было – метров 150. А так 10-20.

Я забыл какое-то стоп-слово?

В 19-м году печки нужны были только в сентябре.

На сборах я даже попросил ребят пометить печки как груз, без которого мы сможем улететь, если будет перевес. Но мы бы обошлись без них разве что в июле. В июне даже снег шёл.

За весь сезон 19-го я ни разу не сталкивался с сильным ветром.

Август 21-го:

Скалы в 19-м году попадались, но редко. В 21-м бывало такое, что по ним и камням размером с холодильник приходилось ползать с 8-и утра и до 8-и вечера. Иногда дольше.

В середине полевого сезона у нас оставалось где-то 4 здоровых колена на семерых. В лексикон вошло слово «долобенить» (производное от мази Долобене). Я ещё и диклофеначил недельку.

Трое из семерых падали в обмороки. Я не падал, но в один из маршрутов так перегрелся, что еле дошёл до лагеря.

Эпизодами этот полевой сезон выглядел как совместный клип Раммштайна и «Короля и Шута». Начиналось всё тоже не слава богу.

Коронавирус – последнее, о чём вспоминаешь в полях, но на подготовку к полевому сезону он, разумеется, повлиял.

Карантинные ограничения и реконструкция Усть-Каменогорского аэропорта привели к тому, что добирались в поля мы ещё заковыристей, чем в чукотские сезоны. Тридцать часов непрерывной дороги.

Чтобы пересечь сухопутную границу, на пограничном пункте пришлось показать пачку документов толщиной с диссертацию. Для воздушной границы хватило бы свежего ПЦР-теста.

Дальше всё как в прошлый раз: техника безопасности, на которой нам вновь рассказывали не о медведях и скалах, а какого цвета замочки вешать на какие трубы). документы, сборы, закупки. Через неделю погнали на первый участок.

Главный геолог Казцинка в 19-м году удивлялся: какое удивительно сухое и тёплое выдалось лето. Хотя дожди были и иногда затягивались на несколько дней. Но в 2021-м мы прекрасно поняли, чему он удивлялся.

Я успел сводить студентов только в ознакомительный маршрут до того, как на неделю зарядили ливни, перемежаемые моросью. Впрочем, им-то как раз после ознакомления неделька перекура была кстати.

В мой первый сезон с непривычки мне даже несложные маршруты на Чукотке казались на грани выносимости, а уж на Алтае ходить в самом деле тяжело. И дышать, как выяснилось, тоже.

Относительные отметки самых высоких точек на первом участке выползали за 1700 м. Признаки горной болезни у некоторых появляются уже на полутора тысячах. Первый обморок так и случился. Мало кислорода, москитная сетка на лице – и вот ты уже бодаешь папоротник.

Мошек в этом году и впрямь было больше, чем в 19-м – ещё один привет с Чукотки. Но обычно к середине сезона не остаётся никого, кто застёгивал бы москитные сетки в маршруте. Как бы сильно этого не хотелось.

Не то чтобы дождь выключал нас из работы на неделю. Но бывало такое, что полтора часа лезешь в гору, чтобы начать маршрут, а ливень просто берет и начинается. Минут 20 ожидания. Осознание, что это надолго. Маршрут окончен.

То, что мы в 19-м году не видели медведей, тоже, скорее аномалия. Может, они размножаются только под дождём, я не знаю. Но первый встретился уже в маршруте третьем.

Андрей с Никитой пробирались через лес и услышали шорох. Гуднули горном, шорох утих, а потом из кустов на них что-то ломанулось. Андрей бросил горн, и уже собрался лезть на дерево.

– А нахрена ты горн бросил?!
– А зачем он мне на дереве?!

Медведь (скорее всего) разобрался в источниках шума и свалил в другую сторону.

Мы с Данилом медведей на первом участке не видели, зато вспомнили каково ползти вдоль склона по кустам, через каждые 100 метров переползая через скалу.

– Я в городе после таких маршрутов гораздо добрее и терпимее. Всю злость там оставил

Когда дела были сделаны, свалить с первого участка всем уже не терпелось. Как будто дальше ожидалось что-то получше.

На Алтае, в отличие от Чукотки, вездеходы бесполезны. Какие-то катаются, конечно, но наших проблем они решить не в состоянии.

В 19-м году под конец сезона прислали какой-то колёсный с водителем из ЛНР (это важно, потому что именно из-за проблем с документами и приехал под самый занавес). Толку от него оказалось немного. Весь этот год мы как и 2 года назад ходили на работу пешком. В среднем, часа по 2 в одну сторону.

Между участками нас перебрасывали вертолётом. За сезон мы разгружали и загружали Ми-8 тремя тоннами бутора 10 раз. Из них прилетал он за нами тогда, когда нам самим бы этого хотелось – 0 раз. Борт мы делили с казцинковскими буровиками, туристами и местным акиматом. И были последними по приоритету.

Собрать лагерь и не улететь было нормальным явлением. Или не собрать и узнать, что борт будет через пару часов.

Но, справедливости ради, до трёхнедельного лежачего приключения, как в 2020-м, подобным неудобствам было далековато. После того случая – прилетел, и слава богу.

Следующий участок должен был быть самым простым из всех. И стоянка рядом с охотничей избой и баней, и рельеф потише, и лес без кустов везде.

На этом участке потеряли сознание ещё двое.

После аномальных холодов на Алтай наконец-то пришла жара. К ней мы оказались не готовы.

С утра литрами выпадала роса, духота, акклиматизация – и вот ты уже лежишь у ручья, говоришь так, будто читаешь названия товаров с Али Экспресса и блюёшь от того, что просто выпил воды.

На Чукотке, если прям совсем печёт, в маршруты можно было ходить ночью. В полярный день и в полночь отлично ходится. На Алтае приходилось терпеть. Благо, недолго: перелетели повыше мы уже через несколько дней.

На Таёжном мы провели всего неделю.

Владелец той избушки и бани подогнал нам банку пива. После месяца без алкоголя и на спорте с неё на жаре развезло 7 человек. Я бы не поверил, что это возможно, если бы сам не видел, как мы ставили третий лагерь.

Поставили, кстати, хорошо.

Долина ручья, в котором нас высадили, простиралась с востока на запад. Холмы спереди, гора сзади – красивый свет каждый вечер. Спрятались в лесу, от лагеря звериные тропы во все стороны.

Названия только у горы странное: «Теремок 3-й».

– Гыгыгы, «кто в теремочке живёт?»

Ох, лучше бы не выясняли.

Началось с ос.

К третьему участку уже было понятно, кто какие нагрузки тянет. Тем, кто ходит похуже, я первый маршрут дал попроще. В ста метрах от лагеря. Ребята пришли после заката. Я даже квадрокоптер запускал, чтобы поискать их.

– Что случилось?
– Потом

Студент Коля сел, закурил.

– Я иду, меня начинают осы жалить. Ярик сначала ржал, а потом ему самому в губу как засадила. Там склон, мы кое-как отбежали метров на 20, они там нас уже не трогали. Ярик говорит «давай в другом месте пробу отберём», тянется за джипиэской, а её нет. Он её там выронил. Пришлось возвращаться. Он москитную сетку застегнул, от лица её оттянул, наполовину вслепую по траве пошарил, нашёл.

Все, естественно, слушая, ржали. Рассказав, Коля тоже успокоился и улыбнулся.

– Теперь и мне смешно. Там было не очень

Я не знаю, что бы я делал, если бы пнул осиное гнездо на каком-нибудь склоне, с которого при всём желании быстро бы уйти не смог. На Чукотке я так однажды чуть не убился: оса полетела мне в лицо, я сделал шаг назад и покатился по камням вниз. Но там я хотя бы покатился, а в кустах что?

Но с медведями встречаться всё-таки неприятней. Они тоже жили на Теремке этом долбанном.

Ещё на предыдущем участке мы с Данилом шуганули в ручье медведицу с двумя медвежатами. Хруст в кустах, они поднялись по склону, я им что-то проорал, они убежали дальше.

Когда мы штурмовали Теремок, она опять нам попалась. Но в этот раз она убежала не сразу. Пришлось немного посидеть на скале и понервничать, пока она не соизволила свалить.

Наш ор её не особенно впечатлил. Убежала она, когда ветер подул в её сторону. Нос задрала, воздух ноздрями втянула и втопила так, что уже через 10 секунд мы её уже не видели. Воняли так, что даже медведь сбежал, ага.

Тут надо понимать: хотела бы – убила бы, тут не о чем переживать. И обычно медведи убивать людей не хотят. Тут шансы на выживание примерно как риддерской дискотеке (Константин Иванович, отличная шутка). Но всё равно неприятно, когда медведь сразу не уходит.

Как-то так полезные ископаемые и ищутся, да. А вы как-то иначе себе это представляли?

После этого случая мнительность в отряде повысилась.

– У нас рядом с лагерем куча новых лёжек появилась, медведи прям рядом с нами спят по ходу
– Я там йогой занималась, всё в порядке