В 2020-м я вновь собирался на Алтай, но из-за пандемии всё накрылось. Вместо идеального сезона с вертолётным турне по самым красивым местам прошлого сезона я спустя шесть лет вернулся на самую унылую часть Чукотки. Всё в духе 2020-го.

Обычно я помню несколько маршрутов из каждого сезона. Из полевого сезона-2014 я не запомнил ни одного. Ну, может, пару фрагментов. Дни были простыми и однотипными. Площадь походила на поле для гольфа с кочкарником, мошкой и медведями.

Новые участки были такими же пологими и однообразными.

В полях коронавирус забыли практически тут же. Как будто и не было ничего. Или было, но очень давно. Печки антисептиком разжигали разве что. Всё лето напротив моего юпика в Телеге висело «в последний был онлайн 6-го июня», и я ничего не знал о происходящем в Москве летом 20-го года.

Болезнь сказалась не на самом поле, а на подготовке к полевому сезону. МГУ закрыли на всё лето, поэтому сапоги, батарейки, тетрадки и запчасти от вездеходов везли ко мне домой. С новобранцами удалось встретиться лишь накануне.

На рейсе Москва – Магадан каждые 3 часа стюардессы меняли пассажирами маски. Те их сразу стягивали на подбородок. В аэропорту всех разбили на 4 потока: транзитные на Чукотку, транзитные в Магаданскую область, кому надо в Магадан по работе и на тех, кому посчастливилось в Магадане жить. Нас определили в гостиницу при аэропорте и наказали не высовываться.

В Билибине нас тоже переписали и обязали сидеть в городе 2 карантинные недели. Мы перебичевали их на наших складах. Самоизолироваться вместо этого в тундре на 2 месяца нам почему-то не разрешили. Вдруг мы там зайчиков заразим.

На Чукотке к тому моменту за всё время заболели человек 40. В Билибине всё было как обычно. В окнах звенела посуда, пожилые супруги переругивались, волоча домой шницели из Кулинарии, мужички в скверах прятали от ментов пиво в пакеты.

Прочее милые детали тоже сохранились. Пластиковые контейнеры для тортов продаются отдельно, а в салоне сотовой связи происходят диалоги вроде этого:

– Я вставил вашу симку, и что-то она не работает
– А сутки прошли?
– Прошло 10 минут
– Ну подождите сутки

Для нас самым доступным из развлечений в Билибине помимо белой горячки были 15 000 ненакрученных конвертиков, 15 000 нетрушённых мешочков и подготовка 4 партий груза для заброски на Кайен.

Река Кайен течёт в 300 км к юго-востоку от Билибино. Дороги туда нет, вездеход до тех мест тошнит 3 дня. Основная масса груза забрасывается вертолётом.

Чем дальше летит вертолёт, тем больше топлива должен взять с собой, тем меньше места для груза остаётся. Это в теории. По факту – как добазаришься.

Сначала я раскидал всё на несколько куч по полторы тонны. Такая загрузка была в 2014-м. За неделю до вылета в офисе вертолётной компании состоялся разговор.

– Вам куда?
– Слияние Арыка и Кайена, у вас на пятисотке они должны быть
– Координаты в градусах есть?
– Вот они, – я протянул бумажку

Цифры переписали неправильно.

– Нет, не «40 секунд», а «04 секунды»
– Ага… Сюда дадим 2 тонны.

Это было больше, чем я ожидал. Но всё равно не очень много. На 3 месяца на 20 человек нужно где-то 8 тонн жратвы, бутора и топлива. Чтобы максимально загрузить борт, я перераспределил кучи под новую загрузку. Буквально с безменом в руках взвешивал каждую коробку и мешок.

Я был рад двум тоннам, но особенно в них не верил. Другой отряд забрасывался на Весенний, и им дали 1,8. Хотя Весенний в полтора раза ближе. А прямо перед вылетом им вообще сказали, что возьмут 1,6.

У ребят был запас по весу. Их было меньше, да и на Весеннем уже много чего было. Я даже полетел туда просто пассажиром, чтобы помочь сбросить в тундре по пути бочку солярки для ещё одно отряда, который бы доехал до неё по ходу сезона.

За день до вылета позвали в офис уже нас. Там появился ещё один мужик, более деловой. Выложили на стол калькулятор и началось:

– Ми-8 нужно 4 тонны керосина на такое расстояние. Сам Ми-8 весит 5 тонн. На вас остаётся тонна, – можно было обойтись и без калькулятора.
– Иванов в прошлый раз давал полторы
– Ладно, полторы – нормально

Об Иванове я уже как-то рассказывал. Это владелец вертолётной конторы, который и сам пилот. То лето он провёл на материке, но одного его упоминания было достаточно, чтобы резко увеличить грузоподъёмность Ми-8.

Количество бортов на заброску – принципиальный вопрос. Час вертолётного времени на Чукотке стоит 280к. До Кайена лететь два. Оплачивается время туда и обратно. Больше миллиона, просто чтобы начать работу. Из Риддера в Зыряновск мы за год до этого на маршрутке доехали.

Когда подлетали к участку, пилот позвал меня в кабину. Он показал на какие-то контейнеры в стороне и сказал, что его корефан там бурил. И они уехали оттуда, всё бросив. Вплоть до стульев и раскладушек. Грабьте.

Это место было рядом с нашим участком, мы уже практически прилетели.

– Ну что, куда вам?

Я сверился с мобилой и показал на слияние двух рек на севере.

– А мне другие координаты дали!
– Но нам точно туда, это же Кайен
– Он, да. Тогда садимся

Мужик в офисе вертолётной компании всё-таки не разобрался, 40 или 04 секунды в его записях. Нас собирались выкинуть в 30 километрах от участка. Сезон бы от этого точно стал более запоминающимся.

Пока садились – медведи такие фыр-фыр по кустам. Как мальки в разные стороны, когда в пруд ногой лезешь.

Перед началом сезона долго обсуждалось с какой площади лучше начинать: с северной или южной. Рельеф примерно одинаковый, вечная мерзлота сойдёт и там и там к августу, предпосылок к дровам примерно поровну. Вроде формальный вопрос. Но если бы начали с южного участка, нам было бы плохо.

В центре южного участка мы бы сели, разгрузились, и увидели, что вода оранжевая. Это её природный цвет. Пить её нельзя, она как уксус. Ближайший чистый ручей был в километре. Сложно, но можно было бы всё перетащить к нему. Но тогда пришлось бы километр ходить за дровами. Деревья там не растут.

Сесть в центр северного участка тоже было бы плохой идеей. Ходили бы чуть меньше, но всё так же сидели бы без дров.

Мы встали на краю, поближе к брошенному лагерю буровиков. Там же натырили досок. Я ещё поискал дрова с квадрокоптера – но это было единственное место.

Палатки ставили под шквальный северный ветер. Пара человек по классике получила каркасами по голове. Этот же ветер через 2 дня приволок снег и заморозки. За 8 лет не было ни лета, чтобы обошлось без этого. Дрова пригодились сразу же.

Как попустило – начались беды с мошкой. Шесть лет назад они пунктиром прошли по поясам и ступням красными пятнами.

Я вспомнил как воспитательница в детском саду меня заставляла рубашку в штаны заправлять, пугая вороной, которая прокрадётся и выгрызет в противном случае мои внутренности. Я до пятого класса свитера в джинсы запихивал. Думал потом, что дура она, а, оказывается, это меня к геологии готовили. Когда белоножки – так эти уроды называются – активизировались, я заправлял всё во всё.

Комары чуть раньше тоже подтянулись.

Припёрли мешалку взрывчатых веществ и сделали из неё раковину в столовой палатке. Мыть посуду на улице было невыносимо. Стоило наклониться над тазом и занять руки посудой – и в уши, глаза, рот набивались белоножки. Чемпионы среди мразей.

Уже писал: вид ржавых бочек и поваленных домиков это только для экоактивистов что-то ужасное. Для нас это фуршет.

Заодно приволокли пару экскаваторных катков по пол центнера чтобы сделать из них опоры скамьи. Это чтобы палатку ветром не унесло, и было на чём сидеть. Прикатили пол бочки бензина и отработанной солярки. Изобилие.

На следующий день после высадки пошли учиться отбирать пробы.

Не успели отобрать с первую – из канавы выскочил медведь и убежал куда-то наверх. Как раз по направлению маршрута. На обратном пути встретили россомаху. Так всю чукотскую культурную программу пацанам показали в первую же неделю.

За этот сезон я видел больше медведей, чем когда бы то ни было. Самая яркая встреча произошла на следующем участке.

Я выходил на профиль последним, меня до него подвёз вездеход. Не успел я мешки достать, и ко мне рывками покатился мохнатый шар. Вездеход успел отъехать метров на 300. Видимо, от него медведь и удирал. Я связался с ним по рации с вездеходчиком. Он толком завестись не успел, медведь уже бежал в другую сторону.

За парой геологов они с любопытством ходили в маршрутах, тусовались неподалёку от лагеря и часто попадались по пути. Но глобально проблем с ними не было. Нормальные они там.

Первые 3 недели не было вездехода. Он подъехал только в середине июля. Так и планировалось: пол пути вездеход собирались везти по дороге на Камазе, а она открывается только в июле. Была возможность подрастрястись после каратина.

На Алтае транспорт больше чинился, чем ездил. Да он бы и не сильно помог – с той проходимостью и рельефом. За прошлый сезон я прошёл под тысячу километров или типа того. Туда бы поехать после 3-х месяцев на диване. Но повезло чуточку больше – как раз, чтобы не помереть, но чтобы рожа стала покороче.

Я впервые взял с собой Apple Watch и такое разочарование: их нечем было удивить. Что-то похожее на усталость чувствовал только в начале сезона. А потом как-то всё как-то стихло. Интересно, что бы они показали на Водоразделке.

Сил после маршрутов у меня оставалось достаточно, и в выходной я попёрся со штативом на точку, которую приметил в одном из первых маршрутов. С седловины открывался роскошный вид, я хотел его снять как положено.

Получилась натужная фигня. Фотка сверху сделана на квадрокоптер вообще в другой день. Зато на обратном пути я снял птенца кречета.

С тех пор как я стал жить с семью попугаями, я стал внимательным к птицам. На Чукотке немного птиц, а чаще всего встречаются куропатки. На Кайне я ещё в 14-м году видел журавлей, а в этом году постоянно натыкался на сов и кречетов.

Кречеты селятся на скалах, и по их истеричным гуманоидным крикам всегда можно понять – где-то поблизости гнездо. Рядом с нашим лагерем они орали постоянно, хотя никаких скал рядом не было и в помине. Кречетам, как оказалось, в принципе всё равно: скалы – не скалы, лишь бы круто. Обрывистые террасы по обоим бортам Кайена их вполне устраивали.

Я отыскал гнездо, которое от нас так отчаянно защищали. Оно было метра полтора, в нём сидели три кречетёнка и валялись дохлые мыши. Из солидарности к птицам близко я подходить не стал, и родители быстро успокоились. А птенец, кажется, и не нервничал. Его фотография почему-то сильно меня воодушевила.

В отличие от кречетов совы селятся прям в тундре. Совята копошатся в кочкарнике, и всё это выглядит не слишком уверенно. Впрочем, если что, мамаша всегда рядом.

Помимо сов и кречетов, с нами на участке были ещё геофизики. Вот у них сезон точно был нескучный.

Знакомство с ними началось с того, что мы их случайно обматерили по рации.

– О, там олени вроде ходят
– Это геофизики
– А что они там делают, у них же там нет работ
– Да и *** на них. А если они нас ищут – то они д******ы
– Пацаны, мы вообще-то с вами в одном канале

Цеховая солидарность у геологов выглядит как-то так.

Плохого я про геофизиков не напишу – делить нам было нечего, общались нормально, да и они почти наверняка прочитают этот текст. Один из них даже видел моё интервью для ГЕО, которое я дал лет пять назад. Но пара эпиздов была забавная. Без обид, мужики:)

После заморзков выдалась пара дней хорошей погоды, а потом с востока натянуло циклон. Погода упала на 6 дней. Пять дней было чем заняться, а на шестой мы попёрлись в маршрут. Вода цокала в сапогах, одежда липла к телу, ещё и маршрут по болоту.

Мой профиль был ближе всех к лагерю геофизиков. Когда я подошёл на метров 200, ко мне подошёл их начальник. Я не стал пожимать ему руку – мои были по локоть в глине.

– У нас провода порваны, вы их вездеходом перебили. Тратим по пол дня, чтобы их восстановить
– Помечайте их. Чёрный провод на серых камнях не очень хорошо видно
– Он 4 километра
– Где дорога, хотя бы, флажочки вешайте
– Какая дорогая? Вы ездите, где вам хочется
– В этом смысл вездехода, да. Но сюда мы заезжаем всегда одним путём
– Не ваш вездеход не ездил часов в 11 вечера по водоразделу?
– Если только сам
– У нас в это время контакт пропал
– Здесь не только вездеходы по водоразделам перемещаются

Он поверил, что провода перебили не мы, но не верил, что провода рвут олени. К августу мы ездить в их краях перестали, а провода стали рваться вдвое чаще. Угадайте, кого тоже стало вдвое больше.

Даже опытным полевикам трудно врубиться в Чукотку сразу. Везде свои приколы. На Алтае для меня тоже многое было ново. Там надо было иначе планировать маршруты, по-другому организовывались переезды, куча бытовых нюансов.

Я, когда в палатке на Алтае холодильник увидел, о***л, если по-русски сказать. Там курицу держали. На Чукотку никто холодильник ради такого не попёр бы. Рыбы и мяса наловил, в ведро засунул, посолил, уксуса добавил и в ручей. Не пропадёт. Ладно, у нас пропадало, но это потому что его медведь упёр. Ну или водой унесло, хз.

Мы работаем небольшими отрядами налегке, экономя газ, дрова и электричество. С чем ты в поле поехал, то у тебя в ближайшие 3 месяца и будет. Обычно так. Мы себе готовим и сами себя обслуживаем.

На Алтае бытом занимался отдельный человек, даже если отряд небольшой. Хотя бы потому, что лагерь могут обворовать, если он будет пуст.

Наши геофизики всех эти тонкостей не понимали, поэтому у них и повар был, который им весь газ сжёг, и весь август проблемы с водой. На втором участке они встали ровно в центре, где вода была самой оранжевой. «Ходить меньше, а воду вездеход будет возить». А потом вездеход сломался, и они месяц с бутылочками бегали по полтора километра. Либо нас просили, чтобы мы им воду с дровами возили.

Пока их вездеходчик чинился у нас, он рассказал, что они на полном серьёзе думали, что мы у них какую-то катушку украли. С вечера её оставили, и не могли найти. Тут уж точно не олени укатили, стали думать на нас. Мы бы ведь её прям в тундре на цветмет сдали бы. Потом нашли – оказалось, координаты не те вбили.

За исключением этих случаев всё было, в целом, окей. Но это как сказать, что за исключением нацизма Гитлер был ничего. Больше всего запомнилось именно это:) Работаешь на новом месте, советуйся с теми, кто на нём уже работал. Это первое правило организации полевых работ.

Везде свои приколы. Уж на Чукотке – особенно.

Мы же вторую площадь мы отбомбили за 3 недели. Закончили работу, сняли лагерь и переехали в те самые заброшенные балки, про которые мне рассказали ещё при заброске, и ждали вылета.

Контурами стала проступать привычная жизнь. Вернулись дни недели, туалет под крышей, я стал каждый день видеть своё отражение и умываться не в ручье, а над раковиной. Но так получилось, что эти контуры в итоге проступали без малого 3 недели.

Билибиноавия имела какие-то проблемы с налоговой. Эта контора – не единственная, которая летает по Чукотке. Было ещё как минимум 2 варианта. Но оба хуже того, к чему мы привыкли.

Первый – государственные вертолётчики, которые базировались в аэропорту Кепервеема. С ними не было договора, а заключить его за 2 дня не получилось бы.

Второй – на вертолётах заказчика переброситься до ближайшие дороги и оттуда ковылять до Билибина на вахтовке. Но вертолёты заказчика были всё время заняты.

Каждое утро начиналось одинаково. Вечера были идентичны. Шли переговоры то с одними, то с другими, то с Москвой. Все они заканчивались «завтра».

Вся работа была сделана, бензина для генератора было немного, поэтому эти недели мы провели примерно как в Москве на самоизоляции. Только помимо книг и сериалов, развлечения были что-то типа подбросить суслика в соседний балок, накормить лису леденцами или посоревноваться, кто дальше забросит гирю весом 16 кило.

Давайте, расскажите, как вам было скучно на карантине. С Ютубом, Нетфликсом и Додо-пиццей-то.

Я от безделья днём читал, а вечером снимал всякое. Одна съёмка запомнилась особенно.

Когда стемнело, я попробовал поснимать с длинной выдержкой на квадрокоптер. Получилась хрень. Максимум секунда, и ту он не может удержаться на месте. Я разочаровался и направил его домой. Когда он садился, под ним зажглась лампочка.

Я решил этим воспользоваться.

Получилось круто, и я попробовал ещё. На более широкий угол и с дополнительным реквизитом.

Во время второй попытки разыгралось сияние. Слабенькое, но для городского любое сияние – чудо.

Закончилось оно быстро. Как его снять, чтобы было круто, я на ходу не придумал. Место для подобных съёмок максимально невыразительное. Было из-за чего расстроиться.

На следующий день я дошёл до слияния рек рядом с лагерем и засветло выставил штатив, чтобы сублимировать расстройство в шикарный технический закат над стрелкой.

Как стемнело, пошёл снимать. Пока шёл, на противоположной стороне быстро всходила жёлтая Луна. Она была за облаком, единственным на небе. Было похоже на взрыв в слоумо. Я сделал пару кадров и пошёл за телевиком. Вернулся, сделал пару кадров, началось сияние.

Над рекой рделся продолжительный северный закат, над лагерем полыхала жёлтая Луна, где-то между струилось зеленоватое сияние. Такого я ещё не видел.

Я наивно выставился и на следующий день, взял ширик, но, конечно, такого уже не было. Чуть-чуть посияло, да и всё. Его даже не было видно глазами – только на длинной выдержке на камере. Луна тоже подвела. И в пейзажной фотографии есть «решающий момент».

Мне не понравилось ждать вертолёта в поле 3 недели, но в каком-то смысле последние 3 недели были самыми запоминающимися. Такое, лежачее приключение.

Я даже не жалуюсь на то, что сезон был скучный в целом. Вообще-то это означает, что он прошёл как надо. Везло почти всё время. Застрять мы могли и в менее комфортном положении. Мы жили как в норвежской тюрьме.

За третью по счёту самолизоляцию за год я прочитал книг больше, чем за весь год, обработал все фотографии по паре раз и написал этот текст. Болдинская осень практически.

Очередной утренний созвон. Наконец-то договорились, что нас вывезут заказчики. Прямо в Билибино, с дозаправкой на Куполе. Сначала чукотских детей отвезут в школу, потом нас.

После того как уже договорились, пару раз борт отменили из-за погоды. И вот когда из еды у нас оставались только зелёный горошек и оленина, нас наконец-то забрали.

Скучный сезон означает мало событий. А там, где мало событий, там обычно больше размышлений. У меня через сезон то экстрим, то рефлексия.

Толку от этой рефлексии в действительности мало. Поступки в первую очередь зависят не от личных качеств, которые формируются и в полях в том числе, а от ситуаций, в которых они совершаются. Московские проблемы надо решать в Москве. Чавкать мозгом в маршрутах бессмысленно. Контекст другой. Другая вода, другая еда, другой воздух, другие мысли – ну и?

Полезное действие полевой рефлексии только в том, что 2 недели после полей я не такой психованный как обычно. Это только кажется, что дальше ты будешь не человек, а совокупность правильно принятых решений.

Нет же. Не будешь.

Это в каком-то роде десакрализация того, что меня воодушевляло в первые поездки, но принятие таких вещей – малоуправляемый процесс. И даже возраст тут не причём.

В апреле мне исполнилось 30, и открою всем молодым читателям секрет Полишинеля: после 30-и ничего не меняется. Я часто слышал, что никто внутри себя не чувствует на свой возраст, но почему-то не верил. А потом меня самого как-то резко взяла и пронзила эта мысль.

Сначала поля перестают быть приключением, потом психотерапевтом. Интересные геологические задачи встречаются далеко не всегда. И всё же… И всё же нет здесь никакого «и всё же». Со временем это просто становится работой. Не самой обычной, но уже весьма привычной.

Лишь бы нравилось.

И тут медленно всплывают титры. Представьте, что это титры.

Если вы ничего не поняли, читайте с начала.