Этот сезон был под Gogol Bordello.

Когда меня спрашивают, что вообще представляет собой Чукотка, я обычно отвечаю, что та в полтора раза больше Украины. Там по-разному всё. От края к краю леса сменяются тундрой, горы – равнинами, а резкоконтинентальный климат на арктический.

Три предыдущих сезона я отработал в лесу, и это, в целом, для Чукотки нетипично. На четвёртый попал на Телевеем, который выглядит так, как выглядит большая её часть.

Так я отрыл для себя три новых состояния: «нечем топить», «ветер сейчас всё снесёт» и «всё видно на километр».

Децифит дров по телевеемской погоде особенно и не напрягал. С середины июля по август стояли звеняще ясные дни. А если есть возможность не топить, то лучше не топить – спится лучше.

Что с ветром будут проблемы я понял через час после того, как мы приземлились. Поставили палатку, сели перекусить. Поворачиваемся – палатки нет. В тот год мы пробовали новую модель, и оказалось, что эти палатки замечательно катятся ветром.

И, конечно, без леса видно всех зверей, которые раньше могли сидеть за соседним кустом и которых я не замечал. На Телевееме я и увидел своего первого медведя. И второго. И третьего. И россомаху. С тех пор мне на них и без разницы, в общем-то.

Ещё одним откровением для меня стало, что что-то может быть хуже комаров. Это мошка. Просто, мать её, другой уровень.

На мошку намного хуже действуют репелленты. Спирали срабатывают спустя полчаса-час. Она приземляется цепко и ловко, прихлопнуть её практически невозможно, с реакцией у этих ублюдков тоже всё в порядке. Укусы проходят долго, а вгрызаются эти твари в зону ремня, шею и пах. Мошка – это ад, когда её по-настоящему много. А там её было много.

Единственное, что выгодно отличало мошек от комаров – они хотя бы не кусали ночью. Хотя о какой выгоде тут может идти речь.

Яйца пса от укусов волочились чуть ли не по земле. Вездеходчик заматывал манжеты скотчем. Меня укусили под глазом и выглядел я так, как будто меня били неделю всем отрядом.

Это был первый сезон, где моим начальником был не директор компании. Вместо него на Телевееме рулил Дарик, его бывший аспирант. К тому моменту провёл уже не меньше десятка полевых сезонов.

Дарик – настоящий полевый супермен. Он раньше всех вставал, позже всех ложился, брал на себя самые тяжёлые маршруты. Он постоянно чем-то был занят: от готовки до ведения документации. Когда начальником стали назначать уже меня, я стремился быть таким же крутым как он.

Он научил меня варить кофе в турке, растягивать тюбик зубной пасты на полевой сезон и ходить в поисковые маршруты. Поисковые маршруты – полупроизвольное перемещение от точки к точке. Доходишь до какого-нибудь обнажения, садишься, пишешь. Какие породы, как залегают, есть ли минерализация. То есть, это по сути геология и есть.

Это был последний сезон Дарика в полях. После сезона у него родился второй ребёнок и ездить в поля он перестал.

Появление детей – больной вопрос для геологов-полевиков. Каждый решает его по-своему. Он решил, что дома нужнее.

Вездеходчик тоже был другим. Вместо Пети был Вова.

Вездеходчик в отряде даже важнее вратаря в хоккейной команде. От него зависит, будет ли сделана работа, в первую очередь. Смелый будет подвозить ближе к профилям, умелый не уфигачит вездеход, быстрый сэкономит время на сон и отдых.

Вова был смелый, умелый и быстрый. Только с ним я пристёгивался, когда сидел на броне. А ещё Вова – великолепный рассказчик. Он одинаково харизматично рассказывал что охотничьи байки, что похабные анекдоты.

Когда-то охотничьи рассказы были популярнее детективов. Когда я впервые об этом узнал, я не смог себе этого сходу представить. Вова же умел разгонять самые простые случаи так, что даже реально клёвые истории рядом с ним рассказывать не хотелось. Тебя просто не будут слушать. Ноль шансов.

Вова научил вялить оленину, чистить хариуса и заводить вездеход с толкача. У нас на горке солярка кончилась, и пришлось его с неё спихивать, чтобы она куда-то там насосалась.

У Вовы был замечательный хаски по кличке Серый. Возможно, единственный хаски на Чукотке. Он взял его щенком 3 года назад, и возил с собой в поля.

Я вырос в городе и поэтому никогда не видел, на что на самом деле способны собаки. Когда Серый видел, как Вова снимает ружьё, он начинал крутиться волчком и скулить от предвкушения. Он знал команды «кошка» и почему-то «гришка». Когда говорили «кошка», он искал маленькую добычу. Когда «гришка», настраивался на что покрупнее.

Как-то мы ждали на водоразделе на точке сбора, пока весь отряд закончит работу. Серый сел на задницу и стал тянуть воздух ноздрями. Через минуту рванул куда-то со склона.

– Во, смотри. Сейчас пригонит.

Через минут 15 к нам на встречу неслась важенка с оленёнком. Серый учуял их за километр и пригнал к нам. Без единого лая. Лаял серый только на медведей.

Поиск медведей чем-то напоминает игру в сапёра. Медведь - это бомба. Бомбу обычно прячут в распадок, ручей, верха или в снежники. Там медведю прохладно, уютно и без комаров. Первого медведя я встретил как раз в таком.

Шёл по седловине и увидел странный предмет. Покидался в него камнями, тот вроде не двигался. Приблизился и понял, что это рюкзак.

Рюкзак мне на профиль бросил геолог с соседнего профиля. Только я к нему подошёл, как он на вездеходе подъехал ко мне.

– Там медведь. Не ходи.

Мы забрались повыше, и он махнул рукой в сторону белого пятна, в котором виднелась какая-то чёрная точка. До туда было метров 400.

– Это и есть медведь?
– А сейчас увидишь.

Вова достал карабин и шмальнул в ту сторону. Из снега вылез шар и повертел головой из стороны в сторону. Вова выстрелил ещё раз, и медведь нехотя выполз из своей норы и побрёл вниз по склону.

Я часто думал о том, что я увижу перед встречей с медведем. Оказалось, что это будут не титры, а медвежье дерьмо.

Страх быть сожранным, в целом, держит в тонусе.

Когда мы закончили с отбором песка, начались те самые поисковые маршруты. Когда мне становилось особенно стрёмно, я включал Dropkick Murphys и держал молоток наготове. Собственная дебилия немного успокаивает.

В поисковые маршруты меня пускали, потому что я наконец-то окончил Университет. Мне по статусу уже было положено. Студенты в то же время просеивали отобранные пробы через сита.

Несмотря на то, что в лагере безопаснее, чем в маршруте, парням на всякий случай оставили ружьё. Ходить с ним всё равно невозможно.

Ружьё чуть не стало чеховским, когда в лагерь-таки припёрся медведь. Его давно ждали, он давно шатался неподалёку. Но то ли пса боялся, то ли вездеход шумел. Так или иначе, пацаны сидели сеяли пробы и услышали рёв. Переглянулись и сняли предохранитель. Кто-то уже скрёбся о стену. Аккуратно выглянули и услышали смех.

Один геолог закончил маршрут неподалёку и вернулся пешком. Решил поприкалываться. А ведь могли и пристрелить. И присесть за предумышленное...

Ещё одна особенность полей помимо удивительно тусклого чувства самосохранения: там почему-то почти всегда всё чинится. В городе я не так рукаст. Обычно доламываю.

Посреди сезона у ноутбука гикнулось зарядное устройство. Он мне был необходим, потому что мошка слеталась на свет и было очень удобно давить её на мониторе.

Из булавок, ластика, спирали для комаров и изоленты удалось собрать некоторое подобие макбучного магнитного штекера. И он даже работал: питал ноутбук от сети. Примерно так же я заряжал D600 через зарядное устройство от D90.

К сожалению, зарядить ноутбук этот франкенштейн был не в состоянии, заряд аккумулятора довольно быстро упал до нуля. А в таком состоянии Мак Ось работает издевательски медленно.

Всё это привело к тому, что обрабатывать фотографии мне было негде, нервы мои не выдерживали таких лютых тормозов. Одна фотография из RPP могла конвертироваться с минуту.

Большинство кадров так и остались на карточке, там я их и просматривал. А поскольку снимаю я сериями, при пролистывании отснятого материала, если это делать быстро, получалась анимация. Помните, как рисовали в школе на полях похожие картинки на разных страницах, а потом быстро пролистывали? Вот примерно то же самое.

Не было бы счастья, да несчастье помогло. Идея с полевым таймлапсом мне понравилась. Надеюсь, у вас нет эпилепсии.

После Телевеема и двух недель в Билибино я и ещё трое геологов отправились на подмогу самому северному отряду партии. Место называется Алярмаут.

На Алярмауте круто. Рекомендую.

На Алярмауте мы кочевали от участка к участку. Работали 2-3 дня, собирались, переезжали, разбирались, работали дальше. Только остановились, и через 15 минут уже чайник кипит.

Идеальный вариант. Нигде не засиживаешься, не осваиваешься. Вещей по минимуму. Работу сделал, свалил. Кайф.

Одна беда: в первый же день я утопил зеркалку под дождём и снимал до конца сезона пятым айфоном.

Возвращались из своего турне мы уже по сентябрю, и как раз по первому серьёзному снегу. Вроде погода была так себе, накрыло так накрыло, но увиденное было для меня настоящим откровением.

Я понял, что ничто рукотворное не воздействует на меня так же сильно, как различные природные явления. Бордовые от увядающей растительности и приглушённого спокойного вечернего света сопки под налётом свежего сентябрьского снега вставляют меня намного сильнее мощёных улочек, при всей моей любви ко вторым.

В то же время я понял, что со временем совершенно ненормальные моему привычному миру вещи начинают восприниматься обыденно. Чтобы что-то подметить, я должен быть наблюдателем, меня что-то должно впечатлить. Чтобы хорошо снимать – тоже. Но чем больше у меня набирается полевых сезонов, тем больше я участник всего того, что там происходит, а не сторонний зритель.

Ничего особенного же не происходит. Ну медведь. Ну олень. Ну северное сияние. Ну и?

Это не было разочарованием. Просто я вдруг понял, что я даже сам себе не смог бы объяснить, почему в поле так круто.

В действительности, я понятия не имею, за чем именно я поехал в этот раз, несмотря на то, что каждый год отправляюсь за одним и тем же.