После трёх первых участков мы на неделю улетели в Риддер. Пополнили запасы, помылись, выпили пива и полетели обратно.

С первой попытки долететь не удалось. Пришлось свернуть на пол пути обратно из-за грозы. Просто так загрузили/разгрузили 3 тонны груза в Ми-8 в качестве упражнения.

Со второго раза всё-таки долетели.

Лотовский.

Чем лучше место подходит для фотографии, тем хуже для геологии. Самые красивые места находятся там, где работать обычно не очень-то.

Почти весь участок находился на высоте 2000+. Чукотка вспоминалась частенько: по утрам к августу выпадал иней, печь топилась почти всё время. Деревьев почти не было, но на дрова сухостоя хватило.

Мы вставали в 6, в 8 выходили, часов через 12 возвращались в лагерь. Световой день начинался за полчаса и заканчивался через полчаса после рабочего. «Сегодня подвиг, завтра — план».

Участок представлял собой «унитаз» с тремя спинками. Чтобы начать работу, надо было сначала залезть на одну спинку, потом на другую, потом на третью. Между точками отбора проб было 50 метров, но иногда от точки до точки можно было и полчаса ползти.

Я люблю такие места.

Мне нравится, когда тяжело, но не противно. Скалам я доверяю больше, чем кустам или кочкам. Медведей тут хотя бы видно. Кстати, своего третьего мы встретили на 2-й день работы.

Часть профилей выпадала на соседнюю долину. На седловине двое вспомнили, что оставили на водопое спутниковый навигатор. Ещё двое остались ждать, нам же с Данилом идти было дальше остальных, и мы попёрлись дальше.

Спустились на метров 400, и по рации услышали, что к нам бежит медведь.

– Пшш, приём. Мы начали спускаться вслед за вами, и согнали с тропы медведя
– А поподробнее?
– Ярик шёл последний и такой «о, медведь». Он начал бежать, и я не понимаю: то ли это жопа, то ли уши. Потом понял, что всё-таки уши, и убегает он от нас. Куда-то к вам побежал.

Мы с Данилом послушали всё это, тормознули и увидели, как метрах в 200 от нас бежит здоровенный бурый медведь, в этот раз без потомства. В той долине мы встречали их ещё раз 5, и остальные были как раз мамаши. Детский сад там у них был, что ли, хз.

Помимо медведей по этому и предыдущему участкам валялись детали от какой-то ракеты. От мелких пружин до крупных металлических листов с человеческий рост. Даже не представляю, что могло бы помешать куску ракеты весом в треть тонны грохнуться среди ночи на палатку: так-то с Байконура постоянно что-то взлетало.

Ещё одно яркое воспоминание о четвёртом участке – летучие мыши. Пока не увидели, не могли понять, что за странные звуки раздаются над палатками по ночам. То ли ворона простыла, то ли утка чем-то подавилась. А это, оказывается, вообще не птицы были. Снять их так и не удалось.

В стык с этим участком был ещё один, который было далековато отрабатывать с той же стоянки. Встать снизу тоже не получалось: вертолёту было негде сесть из-за деревьев. А сверху стоять – всегда хреновый вариант. Его мы и выбрали.

Есть три причины, по которой этот вариант – хреновый.

Первая проблема – вода. Обычно на водоразделах её нет.

Вторая проблема – ветер, который может унести палатку вместе со всем содержимым.

Третья – в маршруты идут обычно пустыми, а возвращаются с них гружёнными 20-30 кг.

Геолог Казцинка, Константин Иванович, который был с нами весь сезон, сгонял на этот участок пешком, посмотрел на предполагаемое место посадки и заключил: воды там нет и ходить наверх высоковато.

Но если воду привезти и повезёт с погодой, отработать участок можно.

Я переживал, что нас на склоне не высадят, но Константин Иванович, опираясь на свой камчатский опыт, заверял: зависнуть над склоном и покидать вещи – не проблема. На Камчатке пилоты так и делали.

Через пару дней у нас была заброска. Диалог Константина Ивановича с пилотами я, увы, предсказал в точности:

– Вот тут нас высадите
– Вас так кто-то когда-то сажал?
– На Камчатке сажали
– Ну вот такие херовые тут пилоты

Ми-8 сделал вираж и выкинул нас на 400 метров выше, чем мы хотели.

Чем лучше место подходит для фотографии, тем хуже для геологии. Мы стояли наверху, с лучшим видом из возможных...

... но самые дальние маршруты были на километр ниже лагеря. Если что, километр превышения это много. Другой климатический пояс по факту. Снизу рябина росла, сверху – ягель.

И, конечно, худшие в плане погоды 2 дня за сезон пришлись именно на тот период, когда мы стояли на высоте 1800 м над уровнем моря.

Первая ночь была просто ветреной, во вторую была гроза, а в третью я проснулся и увидел, как посреди палатки под полиэтилленом сидит человек и пялится в смартфон. Сначала я подумал, что по мне ночью трахнула молния, и так выглядит Смерть, но я всё-таки ожидал от неё более стереотипного вида. Потом выяснилось, что это Данил.

Мы с геологом Ярославом ночевали на кухне, потому что нашу палатку разнесло за ночь до того. Данил заночевал в другой палатке, проснулся в луже и пришёл к нам. А потом начало уносить и нас. Утро я встречал под столом: предпоследнее сухое место в палатке. Последним был мусор. Он-то как раз не намок.

Ну, по крайней мере, с водой в самом деле проблема была решена.

Палатку кое-как подняли, позавтракали, но тактическое отступление напрашивалось.

Покидали мокрые вещи в рюкзаки и двинули на предыдущую стоянку пережидать шторм. Там всё по-прежнему стояло: на Полыновский поехала только половина отряда.

Если кому-то не хватало экстрима, то к этому моменту его удалось выкрутить на максимум. Со временем всё становится клёвой историей, и такими интересней делиться, чем событиями со пьяных вписок. Но хрен я ещё подпишусь вставать вот так.

На Чукотке в 2011-м, кстати, примерно так же было. Так же высадились на водоразделе, по глупости не взяли печки и в 3 часа ночи бегали в трусах за камнями, чтобы палатки не унесло.

Когда погода угомонились, мы вернулись на пару дней, чтобы доделать дальние маршруты.

В этот раз всё получилось так хорошо, как бывает разве что в инстаграме. Просыпаешься с видом на сопку, опоясанную рекой, а над рекой плотный туман. Вечером вообще красота: звёзды и зарево от Риддера и Усть-Каменогорска.

Не доводилось такого испытывать доселе.

Четвёртого медведя мы увидели, когда залезали на нашу сопку с западной стороны.

Пролезали через очередные кусты. На Данила набросились очередные осы. Я прибил одну задержавшуюся у него на загривке тяжёлой рукой. Он начал орать уже из-за того, что я ему врезал слишком сильно. Всё это время в пяти метрах от нас сидела медведица. И только когда мы успокоились, она со своим медвежонком ломанулась как раз в те кусты, из которых мы только что выползли. Ну, ради бога.

Пятого медведя мы увидели, когда сползали с нашей сопки с восточной стороны. Я включил коллеге Егору по рации Риану (долго объяснять). Пока она пела S.O.S., из кустов в сторону Егора выскочили ещё двое. Примерно с того места, куда нам и надо было. Ну и хорошо, освободили место.

Егор, кстати, как человек воспитанный и практически не матерящийся, свою медведицу сопроводил словами «Что же ты ту делаешь?! ПОЧЕМУ ЖЕ ТЫ НЕ УХОДИШЬ?!». Дословно. Невероятной выдержки человек.

С этой сопки херовой обратно на предыдущий участок нас увозили опять же вертолётом. Егора и Данила я отправил делать последний из оставшихся дальних маршрутов, а я со всеми остальными остался собирать лагерь.

Вы когда-нибудь бежали на гору с десятком килограммом песка за спиной, чтобы успеть на вертолёт? Теперь я знаю двух людей, которые на этот вопрос ответили бы утвердительно. Ребята очень не хотели нести 40 килограмм на двоих через перевал, и надеялись успеть скинуть половину проб нам, чтобы мы увезли их с собой.

Все шансы на то были: борт задерживался сначала на час, потом на два. Когда послышался гул из-за сопки, ребятам оставалось дотошнить в сопку последние 300 метров.

Вертолёт сел, не глуша винтов. Мы начали грузиться. Когда вертолёт начал взлетать, Данилу оставалось до него метров 70. Он рухнул на землю и сбросил рюкзак, кинематографично уменьшаясь в иллюминаторе. Оскар за монтаж. Егор сдался где-то на полпути и сел зажёвывать горе черникой. С криками «Егор, ты как?!» Данил побежал на помощь к коллеге. Вечером ребята благополучно добрались до лагеря.

Самое сложное было позади.

Забирайте свою удачу, она нам не понадобилась. Ауф.

Благодаря ударной работе в августе, уже довольно быстро стало понятно: закончим рано. На последний участок мы прилетели примерно в то же время, к которому в 2019-м была сделана только половина работы.

Вообще в конце августа-начале сентября тут самое унылое с точки зрения фотографии время. В отличие от Чукотки, где всё желтеет, тут всё просто блекнет. Вторая половина сентября на Алтае красива, но я уже на неё насмотрелся, спасибо.

По утрам уже было холодно и мокро, мы стояли почти в ручье. Подъём случался к этому времени уже до рассвета.

Самые козырные места по утрам были в левом углу столовой, потому что первые лучи солнца попадали именно туда. И там становилось сразу на 15 градусов теплее. А уже через полчаса это превращалось в жару.

Уже расхоженные мы проглотили участок всего за неделю. Но своего шестого медведя мы встретить всё равно успели. Сидел у нас на пути, услышал нас, убежал и зашкерился в кустах. Но надо было нам именно туда, поэтому маршрут пришлось сделать немного короче.

Последнее место работы находилось где-то посередине между всеми остальными, поэтому с него было хорошо видно почти все места, где мы работали раньше. Это прикольно, идти по горе и вычислять, где ты лазал. Примерно такой же приятный зуд в мозгу, как когда вспоминаешь, в каком фильме видел раньше актёра, который сейчас на экране.

Вот отсюда, например, нас сносило ветром:

А вот тут мы заканчивали работу в 2019-м. Дошли до этой горы, но из-за снегопада маршрут отменили. Так и не полезли на неё в итоге:

Но просто взять и улететь мы, конечно, не могли.

Пол сезона мы шутили, что рано или поздно нам придёт сообщение «через час прилетаем, собирайтесь». Угадайте, какое сообщение нам пришло на последнем участке?

Полевой лагерь на 10 человек, который стоял 2 недели, собирается часа 3-4. Это не несколько палаток сдёрнуть: нужно сложить пробы с образцами, собрать аппаратуру, упаковать кухню, сжечь мусор.

За час нормально этого не сделать. Но оказалось, что у нас и того нет: на спутниковые трекеры сообщения приходят с задержкой, и стоило мне выйти из палатки, как я увидел Ми-8 над лагерем. Ну, такое должно было рано или поздно произойти.

Пилоты покружили-покружили над нами, лагерь немного снесло, и они сели в соседнем ручье. Мы вслепую покидали шмотки в коробки и через пару часов были в Риддере.

Сезон закончился стремительно. Уже через 5 дней мы были в Москве.

К 2014-му году я уже практически снял весь полевой быт и его антураж.

Сияния – чек.

Чумовые закаты и млечный путь над палатками – чек.

Виды на речные долины с вертолёта – чек.

Мужественные лица геологов, олени, медведи, вездеходы со всех ракурсов – чек, чек, чек.

Продолжать снимать мне это не мешает, но сюжеты, всё-таки, конечны. Приходится подключать фантазию, обычной фотофиксации уже недостаточно.

Сюжеты для моих полевых рассказов тоже конечны. За 10 сезонов на Чукотке, Алтае и в Забайкалье я видел, вроде бы, уже всё.

Как ложится снег в июле и сносит палатки густым ветром. Как взрываются печки, когда их начинают растапливать бензином, а не соляркой. Как неуютно смотрится надвигающаяся гроза с сопки. Как медведь убегает от вездехода. Как медведь убегает от геолога. Как медведь не убегает от геолога. Как медведь бежит к геологу.

Всякое было.

И вот когда полевой образ жизни, такой весь из себя параллельный образу жизни городскому, уже не ломает представления об усталости, природе удовольствий и необходимом комфорте, основная мотивация ездить в поля уже перестаёт быть:

• романтическо-идеологической: песни под гитару у костра я никогда не любил, а все главные впечатления уже получены;

• не спортивной: жир возвращается, мышцы приходится перенакачивать заново;

• не образовательной: я читаю 5-6 книг за сезон, но забываю прочитанное уже к следующему;

• не фотографической: вроде бы, уже всё снял;

• и даже не финансовой – полевые деньги моментально улетают, потому что за сезон я теряю привычку их ценить.

По правде, последние пять лет я ездил в поля, просто потому так что так надо. Как другим ребятам надо ездить на работу в городе к 10 утра, так и мне надо вползать на очередную скалу примерно к тому же времени. Такой вот у меня род деятельности. Для меня коворкинг – экзотика, а медведица с двумя щенками удирающая по склону – бытность.

И когда полевая жизнь становится повседневностью, всё происходящее вокруг не воспринимается как нечто особенное. Как часто летающий пассажир со временем перестаёт залипать в иллюминатор на взлёте.

Аналогию с полётом можно протянуть и дальше.

В полёте нет связи. В полёте тревожно из-за навязчивых мыслей о крушении, но мысли о статистике немного успокаивают. Пока летишь, кажется, что после посадки всё будет по-новому. Устроился себе в тесном комфортном кресле без ментального багажа, с собой только ручная кладь из воспоминаний.

Но в этом году всё же добавилось кое-что новое к общей полевой картине.

Тон моих полевых сочинений давно уже не востороженно-максималисткий, и, наконец-то, впервые на этой сцене, он старческий назидательный. От юношеской подражательной рефлексии до «а вот в мои-то годы» за 10 актов.

Теперь уже я наблюдаю за молодыми и подсказываю им, какие впечатления они получат. Объясняю, почему усталость в голове, а не в мышцах. Почему кроссвордная эрудиция – это не круто. Как после полей сливать деньги, чтобы потом не было обидно.

И со временем это всё переросло в кайф наблюдения за теми, кто уже всё это от меня слышал и за несколько сезонов из нулёвых студентов дорос во взрослых полевиков, которые и сами тебе могут подсказать где, как чего сделать лучше.

Меняются поколения, их юмор и способы развлекаться в полях, но сами поля не меняются. И тем интересней наблюдать как те, то кому было 11 лет в моё первое поле, проходят через то же, через что я проходил 10 лет назад.

P.S. Ну хоть шершней в этом году не было.